Развлечения: ГрафоманЪ

- Вот ты, Кемар, да-да, именно ты… Немалую пользу людям приносишь, когда свои умные книжки пишешь. Таким людям истории рассказываешь, которых не встречал, с кем за целую жизнь познакомиться не приведется, - худощавый старик в балахоне, истрепанном жесткими ветрами Трехгорья, неторопливо набивал почерневшую трубку. – Случись чего в наших краях – так до столицы и малый слушок не докатится. А коли историю пером на пергаменте вывести, то гораздо больше людей о ней узнает. Откроет какой-нибудь грамотей, родом из заснеженного Оргоста, книжку твою, прочтет, подивится, в свою очередь друзьям-знакомым расскажет. Так-то знание и пойдет-покатится по всей земле, в карете из выделанной кожи, ведомое гусиным пером-возницей.

Тот, кого назвали Кемаром, лениво распластался под лучами ласкового солнышка и вяло жевал травинку. Неделю назад он вернулся в отчий дом. До сих пор перед глазами лицо матери в тот момент, когда спустя семь лет она вновь увидела первенца.

«Родненький… Сыночек…», - слезы, блестя и переливаясь на полуденном солнце, драгоценными каменьями осыпали плащ Кемара. Отец – мужчина, как и положено быть деревенскому кузнецу, могучего телосложения – стыдливо провел рукой по щеке, словно отмахиваясь от надоедливой мошки. Высыпавшие, как горох, из избы младшие братья и сестры облепили бывшего студента Университета Философии и Гуманитарных Наук славного города Анарета…

- Дед Сарко, ты иногда так скажешь, что всех ученых мужей за пояс заткнешь. Чего тебе про книги говорить вздумалось, нет бы видом любоваться, красотой наслаждаться. Не так уж и часто люди сюда забираются, - подхватив с земли осколок гранита, парень небрежно метнул его в темноту ущелья.

Оба замерли и прислушались.

- …одиннадцать, двенадцать…, - заслышав негромкий стук, Кемар перестал считать. – Четырнадцать! Вот это да!

- Перестань баловаться, Кемар. Право слово, как был несмышленышем, так им и остался, даром в университете столько времени науки постигал. Расстилай скатерть, доставай припасы. Я тебя сюда не просто так пригласил.

Старик замолчал. Чиркнул огнивом и, сидя на большом плоском камне, закурил.

Юноша почти закончил выкладывать нехитрую снедь, когда дед Сарко очнулся и подвинулся ближе к импровизированному «столику» на плоской поверхности крепкого пня.

- Наливай вино, Кемар, следует хорошенько смочить мое старое горло.

Студент не медлил. И доброе вино уже игриво плещется в изукрашенных рогах. Крепкие руки жителей Трехгорья – молодого, только-только начинающего жить Кемара, и старого, стоящего на закате дней, деда Сарко, поднимают вино.

- Настоящий мужчина никогда не подымет рог, наполненный багровым вином, не произнеся нескольких слов. Ни один житель Трехгорья не пригубит из бокала, не упомянув близких людей, родную землю, дружных соседей. Так и тебе, Кемар, завещаю – никогда не отрекайся от Родины, от традиций и обычаев своей страны. Где бы ты ни жил, куда бы не занесла тебя горячая кровь – свято храни в сердце память о предках, о тех, кто родил тебя, вырастил, наделил силой и умом. Университет – это, бесспорно, хорошо, но есть и другие вещи, из которых состоит жизнь любого человека. Об этом я тебе сейчас и говорю. Помни, люби, цени! – лицо старика отражало искренность его слов; глаза, холодные и прозрачные, все такие же острые, как и в девятнадцать лет, не моргая, смотрели на юношу.

Кемар смутился:
- Дед Сарко, зачем ты об этом говоришь? Я никогда не давал повода усомниться в чистоте моих помыслов и любви ко всему, что окружало меня с самого детства…

- Не оправдывайся. Не стоит. Я прекрасно тебя знаю. Ты рос хорошим мальчуганом, сорванцом, конечно, не без этого, но да это не беда. А лишний раз напомнить о важном – моя прямая - как каждого ворчливого старика - обязанность…

Двое сидели почти на самой на верхушке Средней Горы, неспешно управляясь с сыром, хлебом, вином и вяленым мясом. Парящие в небе орлы взмахами могучих крыльев разгоняли мрачные тучи, добрый ветерок сдувал гнус, а снизу, со дна ущелья, доносился гулкий рокот горной реки. Далеко-далеко, у самого подножия, непоколебимо стоял Древний Лес. Громадные корни, казалось, задались целью насквозь пронзить землю предков Кемара, длинные руки-ветви широко разметались во все стороны, жестко переплелись между собой. Ни один лесоруб не рискнул бы свалить одно-единственное дерево. Родичи Кемара верили, что Лес был живой, обладал разумом и крепкой памятью. Его любили и боялись. Люди не знали, что может явиться из густой непролазной чащи, а потому обходили Лес стороной. Благо, он был окружен крутыми отрогами Трех Священных Гор, и не нашлось еще глупца, дерзнувшего кинуть вызов богам, нарушить волшебный сон вековых деревьев.

Старшая, Средняя и Младшая Сестры – три гранитных исполина, смело смотрящих сквозь бури и грозы вдаль, на простор гладких равнин Самаринда. Неизменные часовые Трехгорья никогда не оставляли свой пост. В древности, по велению Богов, горы образовали вытянутый в сторону Старшей Сестры треугольник. А внутри расположился таинственный, такой близкий, но такой неприступный Лес.

Жители Трехгорья расселились вокруг скал. На самариндских равнинах сеяли хлеб, пасли коней, овец, коров. Небольшие домики-землянки рваным одеялом укутали бока двух Сестер, а третья, Младшая, считалась чистой, невинной. Рядом с ней строиться было запрещено, дабы человеческими мыслями не опорочить ее светлого лика.

- Святой Лес! Ох, и жуткий же у него вид … Да, дед Сарко? – Кемар наелся досыта. А полные желудки, как известно, располагают к неспешной беседе на отвлеченные темы.

Старик вновь закурил свою трубку и был не прочь поболтать:
- Раньше было не так. Раньше люди жили под гостеприимными ветвями, на благодатной земле Древнего Леса. Это сейчас люди боятся его, как огня. А давным-давно он был другом, советчиком и защитником жителям Трехгорья. Эх… Если бы не Ратомир, так бы продолжалось и поныне.

- А что случилось, и кто такой Ратомир? – Кемар думал, что знал все про свою родину – легенды, сказания, жителей, а оказывается, все, да не все. Сейчас он удивленно уставился на спутника. – Я раньше никогда не слыхивал этого имени!

- Ратомир! Конечно, откуда тебе было знать это имя. Его прокляли, избавились, забыли... - глаза деда яростно сверкнули из-под мохнатых бровей. – Нельзя забыть предка, даже если он причинил множество бед и стал причиной ужасающих бедствий. Да, Кемар, Ратомир был моим прадедом. Не смотри на меня так удивленно, и вот еще, не вздумай говорить об этом с кем-нибудь внизу. Для тебя это может плохо закончиться.

Два, три, четыре кольца, одно больше другого, плавно взвились в небосклон. Будто специально, на несколько кратких мгновений утих ветер, ничто не нарушало неровные круги табачного дыма. Старик, покряхтывая, некоторое время задумчиво смотрел в сторону Леса, думая о чем-то своем, вспоминая, размышляя, с чего начать свой рассказ.

Кемару надоело ждать, пока собеседник очнется от раздумий, он нетерпеливо спросил:
- Так кто такой Ратомир, что он сделал, а, дед Садко, что произошло, от чего Лес отвернулся от нас?

- Лет сто прошло… Да, около века. Добрую сотню раз жаркое лето сменяло холодную зиму с той поры, как людям пришлось выйти из-под надежного укрытия могущественного покровителя, - Сарко не торопился. Плавные движения рук рассказчика, неспешность и вдумчивость речей – от нетерпения Кемар был готов лопнуть.

- Ратомир родился здесь, в Трехгорье. С детства удивляя родителей и соседей необыкновенной силой и ловкостью, он рос могучим воином. Твой отец, Кемар, славный кузнец Минор, сейчас бы не смог поспорить с тогдашним восемнадцатилетним Ратомиром. Не было той работы, которую бы не мог одолеть Ратомир – и умом, и хитростью он отличался от своих сверстников. Да что там сверстников, взрослые мужи охотно прислушивались к мудрым речам молодого воина. Что бы он ни говорил, все выходило по его словам. И погоду предсказать по небосклону, поведению зверья, и урожай на будущий год, падеж скота. Все мог Ратомир, но желал большего. В двадцать три года объявил родителям, что отправляется в стольный град Анарет, за славой, известностью и богатством. Родители Ратомира, честные крестьяне, уговаривали сына остаться в Трехгорье – негоже покидать родную землю. Лишь девки молодые, когда замуж выходят, к мужу на чужбину перебираются.

Но Ратомир уперся на своем и, собрав нехитрые пожитки – пару портков да чистую рубаху – отправился на поиски своего счастья. Ушел – как в омут сиганул. Никто его с тех пор не видел и не слышал, покуда не прошла через десяток лет весть по городам и весям, что у Владыки Самаринда появился новый военачальник, дюже отважный, могучий воин Ратомир. Наши-то сначала не поверили, думали, какой-то другой Ратомир. Но потом староста – в то время это был мудрый Лагунг – сам отправился в Анарет, чтобы узнать правду.

- Даже в свои покои не допустил его Ратомир, - сплюнул на землю Сарко. Кисло ухмыльнувшись старик продолжил:

- Нельзя сказать, что Лагунг вернулся несолоно хлебавши. На одном из парадов в честь Повелителя, среди генералов, он увидел Ратомира, парня из своей деревни. Признал старец юношу. Только в тот момент воина невозможно было заподозрить в родстве с простолюдинами. Блистающие златом доспехи, сверкающий обоюдоострый меч, бриллианты, рубины, изумруды – драгоценные камни, словно капли дождя, густо рассыпались по шлему, плащу и кирасе. Гордая осанка, пронзительный взгляд. Воистину, великий воин! Но, несмотря на свое величие, несмотря на все, чего он достиг, он совершил самую большую ошибку всей своей жизни – он отрекся от родичей. В то время, где-то в недостижимой глубине небосклона, Судьба - слепая старуха с клубком нитей-жизней в руках - вскинула острые серебряные ножницы. Боги не прощают подобных ошибок.

По приезду домой Лагунг собрал всех жителей Трехгорья и, сквозь выступившие на глазах слезы, громко зачитал заклятье Отречения от Рода. С того момента, когда староста спустился с деревянного помоста, под страхом изгнания запрещено стало упоминать имя дерзкого воина. Люди молча, не проронив ни звука, разошлись по домам. Взрослые не раскрывали рта, не плакали малые дети, собаки не смели лаять – изредка со дворов доносилось жалобное поскуливание.

Великое колдовство сотворил Лагунг. А колдовство Рода было, есть и навсегда останется самым мрачным и самым жестоким из всего, что известно Высшей Школе Магии Анарета. Редко к нему люди прибегают, но уж если кто замыслил использовать единую мощь родни – то держись. Многократно усиленное сотнями жителей Трехгорья, оно незамедлительно привело в действие магические связи мира. Острой стрелой Ратомира поразил астральный удар. Ни добротные доспехи, ни многочисленная стража, ни толстые стены с узкими бойницами – ничто не спасет от подобных чар.

Ратомир изменился. Человек остается человеком только тогда, когда у него есть отчизна, любимые, родные, знакомые с детства места – все это совместно поддерживает человечность в каждом из нас. А когда у тебя никого нет и ты никому не нужен, то и всей земле-матушке ты без надобности, облик свой теряешь, зверем становишься.

Про ворожбу Трехгорья Ратомир не ведал, но изменения в себе чувствовал. Поделать, правда, ничего не мог. Непонятная агрессия, неуемная злоба на весь мир проснулись в груди могучего воина. Жестокие приказы, мучительные наказания провинившимся, карательные экспедиции по граничным деревням – сам Сияющий Владыка удивлялся зверствам правой руки. В конце концов, через полгода, Повелитель Самаринда снял все полномочия с Ратомира и прогнал прочь, тем самым, заодно, велико увеличив к себе любовь и признательность простого люда.

Ратомир бродил по окрестностям Анарета, нападал на людей, забавы ради убивал себе подобных; постепенно менялся его облик. Чары Рода продолжали действовать. Ранее прекрасные черты рельефного тела стерлись, обезобразились, туловище покрылось волосами и чешуей, голова обросла острым гребнем, на руках и ногах отросли жуткие когти, покрылся костяными наростами, глаза, залитые багровым пламенем ярости, заставляли жертв каменеть при одном взгляде.

Многие отправлялись на охоту за «Чудовищем Анарета» – так Ратомира прозвали местные жители. Но немногие вернулись. И ни один не вернулся из тех, кто хотя бы мельком видел монстра.

Спустя несколько недель Ратомир окончательно уверился в своем бессмертии и безнаказанности поступков. Стал наведываться в город, охотился на людей прямо в их домах. Вот тогда-то многие повидали жуткую тварь из преисподней, с глазами, полыхавшими ненавистью ко всему живому.

А еще через некоторое время Ратомир пропал.

Перестали попадаться растерзанные жертвы его злодеяний, перестали исчезать люди; ночью, под крыльцом, больше не дрожали от страха собаки, жуткий вой не будил перепуганных людей. Чудовище ушло. Его никто не победил, оно просто исчезло.

Люди несколько лет вспоминали о Ратомире, а потом позабыли – на землях Самаринда встречается слишком много удивительного, чтобы помнить обо всем сразу. Да и век людской короток – за всем следить, так и для себя пожить времени не хватит.

Но, скажу я тебе, Кемар, чудище не просто так пропало из-под стен Анарета. Ушло по зову крови. Сюда вернулось, в Трехгорье. Не смогло побороть влечения родины, хоть здесь и отреклись от него. Сам-то Ратомир не отказывался, не произносил жутких слов – хоть и пытался, возгордившись, отдалиться от родичей.

Поселился в нашем Лесу, выгнал оттуда горян – люди ничего не могли ему противопоставить: огнем не возьмешь, о твердую шкуру тупится железо, измором тоже не получилось. Да и сам Ратомир наружу носа не показывал. Местные перебрались за внешнее кольцо гор и со временем забыли о чудовище, благо, «Зверь Анарета» о себе не напоминал. Изредка отдельные смельчаки ходили в Лес, чтобы изгнать монстра, но никто не возвращался. Вот так и живем.

- Как в Трехгорье? Куда? Почему об этом никто не говорил? – Кемар от удивления перебил спокойную речь деда Сарко.

- Спокойнее, мой друг, будь сдержаннее. Все разговоры о нем отрезаны обрядом Отречения. А что касается самого Ратомира, то поговаривают, что и поныне изредка из Древнего Леса доносится жуткий рев. Но я в это не верю. Сам я не слыхал, а люди… Что люди...Люди всегда много говорят. Иной, отправившись ночью до нужника и заслышав блеяние ягненка, перетрусит так, что утром рассказывает, как отбивался от стаи волков, - разрядив обстановку, старик вновь потянулся к трубке и табаку. – Думаю, не столько от глаз людских скрыться, сколько ради спасения вернулся Ратомир. Древний-то Лес, он же совсем не простой, сами боги отдыхали под сенью развесистых крон. Надеялся Ратомир от проклятья здесь исцелиться. Обличье человеческое вернуть. А уж что с ним случилось на самом деле – про то никто не ведает.

Запиши эту историю, Кемар. Напиши еще одну книгу, пусть дойдет правда далеко-далеко. Не сказка это, не легенда, покрывшаяся налетом вымысла, а самая что ни на есть истина.

- Хм, а если Отречение не позволяет говорить о Ратомире, почему же ты мне обо всем рассказал? Что-то не сходится.

- А ты умен, студент, не зазря наукам обучался. Умеешь подмечать малое, но значимое. Я - правнук Ратомира – во времена бурной молодости в Трехгорье он с моей прабабкой, Вальгой, сдружился. Сам-то потом ушел, а прабабке на память о себе моего будущего деда оставил. Но это так, присказка. Я не связан узами молчания, как ближайший родственник. А вот тебе придется молчать, молчать здесь, в Трехгорье. На книги и заграничные страны это не распространяется. Потому-то именно к тебе я и обратился. Ты сможешь, я это вижу.

- Я постараюсь, обязательно постараюсь… - Кемар часто-часто закивал головой.

- Конечно, постараешься, конечно, - согласно качнул бородой Сарко. - Мораль рассказа усвоил?

- Конечно!

- Ну и ладненько, пора собираться в обратную дорогу. Ночевать на Средней Сестре – дело дюже неприятное. Холодно ночью, да и, все-таки, святая земля под ногами.

Кемар словно очнулся от волшебного сна – замотал головой и впрямь убедился, что через пару часов станет совсем темно. Быстро скидал остатки ужина в свой мешок и вприпрыжку пустился за удаляющимся Сарко.

«Вечером не верь камням», - любили говорить в Трехгорье. Вечер – любимое время Искусителя, преддверие ночи, его бесконечного владычества. Вечером нельзя совершать сделки, строить долгосрочные планы – обязательно что-нибудь пойдет не так. «Утро вечера мудренее» - еще одна добрая пословица.

«Вот с камнями-то точно угадали», - изредка досадовал Кемар, поскользнувшись на очередном булыжнике. В очередной раз больно ударившись ногой о выпирающую на узкую тропинку скалу, он охнул и присел от боли.

- Вставай, неумеха. Книжная наука не смогла заменить тебе десятилетий опыта. Я, древний старик, как горный козел в сравнении с тобой, - дед Сарко беззлобно рассмеялся. – Вечером смажешь ногу настоем Рукодера, а наутро и не вспомнишь. Пошли! Еще долго идти.

Через полчаса ноющей боли и казавшейся бесконечной горной тропы, они вышли на небольшой выступ. Отсюда Сарко намеревался домой спускаться по правую руку, а Кемару предстояло двигаться прямо.

- До встречи, студент! Надеюсь, ты не забудешь эту историю.

- До свидания, дед Сарко! Такое нельзя позабыть. Спасибо!

Старик скрылся между камней, резво спускаясь в долину, а Кемар, находясь под впечатлением услышанного рассказа, решил еще разочек взглянуть на Древний Лес. Благо, до дому оставалось недалеко и не придется брести по крутым склонам. А на той дороге, что ему осталась, и темнота не помеха.

В сгущавшемся сумраке стена деревьев у подножия Середней Сестры казалась неприступнее, мрачнее, чем при полуденном солнце. Зеленый массив Древнего Леса, растянувшийся вплоть до других Сестер, выглядел очень жутко.

Ощутив дрожь по телу, Кемар чуть ли не бегом припустил домой, даже боль в ноге куда-то пропала.

Знакомая с детства калитка, вымощенная деревянными плахами тропинка до самого дома, резная дверь.

- Мать, я вернулся! Осталось что-нибудь с ужина?

- Осталось, осталось, мой руки и иди за стол, - милый голос матери ни с кем не спутаешь.

И тут же, вслед запыхавшемуся Кемару, послышался зычный голос отца:
- А ты где пропадал целый день, непоседа?

- Да, с дедом Сарко встретился, на Средней Сестре были. Он истории интересные сказывал.

- С дедом Сарко?!! Кемар, ты в своем уме, в горах головой не ударялся? Он уж три года как помер!...